Бараш Анатолий Михайлович
http://iremember.ru/memoirs/tankisti/barash-anatoliy-mikhaylovich/
А старший лейтенант оказался стажером из тылового училища и племянником командира корпуса. Тут еще подбегает наш интендант и закидывает в танк доппайки для офицерского состава. Я сказал стрелку - радисту, чтобы он оставался при штабе, сел в танке на его место, а старший лейтенант занял мое, командирское. Мы поехали на это минное поле, противотанковые мины в ящиках были видны из под снега. И тут я заметил справа от нас немецкое орудие на пригорке, и только успел крикнуть: "Пушка справа!", как болванка пробила броню. Старшего лейтенанта, сидевшего на моем месте, разорвало на две части, и вся кровь с него, оторванные куски его тела… все это на меня…Болванка разбила противовес орудия, и этот противовес раздробил ногу Павлику. Мне достался в ногу мелкий осколок от брони, который я потом сам смог вытащить из ноги, а Конкину осколок попал в плечо. Но танк еще оставался на ходу и Конкин, одной рукой переключая рычаг скоростей, вел "тридцатьчетверку". Мы выползли с минного поля, и тут увидели как в глубокой воронке завяз наш Т-34, это был экипаж Фукса. Мы еще вытащили их из воронки и только тогда вернулись к штабу бригады. Кстати, Фукс выжил, после войны я встретил его в Ленинграде, он уже работал зубным врачом.
Санитары забрали Конкина и Павлика, потом вытащили из танка все, что осталось от "стажера", а я снегом и водой пытался смыть с себя чужую кровь и куски мяса.
Мне сразу дали нового механика - водителя, украинца по фамилии Кульвиц, это был неприятный нахальный тип, законченный алкоголик и жулик. Пока я смывал с себя кровь возле штаба бригады, Кульвиц погнал танк к ремонтникам, а потом быстро вернулся. Орудие и пулемет танка были безнадежно разбиты, отремонтировать их на скорую руку было невозможно, вооружение надо было менять полностью. Тут "нарисовался" комиссар бригады Черный и первым делом спросил: "А где доппайки?". Посмотрели - а их в танке нет. Да после всего пережитого в этот день разве мог я еще думать о каких-то доппайках, когда на моих глазах людей разрывало на части прямо в башне моего танка, а другие мои товарищами заживо горели в танках на черном от копоти снегу?!.. Я ответил Черному: "Не могу знать, товарищ комиссар!". Ведь только потом я узнал, что эти дополнительные командирские пайки стырил механик-водитель Кульвиц, пока гнал танк к ремонтникам, а потом он потихоньку их жрал и менял на спирт…
Затем комиссар спросил: "Что с танком?" - "Орудие и пулемет раскурочены!", и тут я услышал его приказ: "Вперед! Иди и дави немцев гусеницами!". Я залез в танк, мы уже двинулись с места, и тут до комиссара дошло, что он сейчас ляпнул, и Черный, обуздав свою сволочную комиссарскую сущность, отменил свой приказ… И ведь не людей он пожалел, которых отправлял на гибель в безоружном танке, а скорее всего побоялся ответственности за загубленный по его приказу Т-34, который нуждался в ремонте. Мне эти доппайки потом еще боком вышли. Когда наступление закончилось тем, чем оно закончилось, командир корпуса приказал наградить всех выживших командиров танков, чьи машины прорвались к "железке", орденами Боевого Красного Знамени, а членов экипажей - отметить орденами ступенью ниже.
Но тут вмешался комиссар Черный, заявил, что я должен понести серьезное наказание за "утрату пайков", потребовал отменить мое награждение, и вместо ордена Красного Знамени мне дали медаль "За Отвагу". Васю Конкина наградили орденом Отечественной Войны, а заряжающего Павлика - орденом Красной Звезды…
…
По какой -то непонятной причине немцы не стали открывать по нам огня, а иначе всех нас там сожгли бы к такой-то матери….Когда задача была выполнена, я повернул колонну по направлению к своей передовой. Мой танк был головным, и тут вижу, как к моему танку бежит офицер с пистолетом в руках, орет: "Не сметь!". Это оказался командир артиллерийского полка, который испугался, что его бойцы подумают, что это - то ли наши танки отступают, то ли немецкие
наступают, и побегут в панике. Пришлось выводить танки с "нейтралки" в свой тыл по одному.
…
На подходе к Мелитополю произошел один бой, о котором стоит рассказать.
Бригаде был придан кавалерийский полк, мы подошли к какому-то селу, которое немцы остервенело обороняли. Сначала кавалеристы пошли в атаку в конном строю, но немцы прицельным огнем их быстро "завернули назад". Потом пошли наши танки, и нарвались на немецкие 88-м орудия, три наших танка сожгли за минуту. Тогда комбриг приказал выстроить в линию все танки, автомашины, мотоциклы, все что есть, вплоть до полевых кухонь, кавалеристы тоже выстроились в одну линию. Своего рода психическая атака.
Когда немцы увидели эту "цепь", от края до края, то не выдержали подобной "демонстрации" и без боя бежали из села, бросив орудия и машины. Мне там достался трофей - мотоцикл "цундап" с коляской, который мне, как говорится, - служил верой и правдой, а то раньше приходилось все своими двумя ногами топать из роты в роту под немецким огнем, "трамвай №11", а теперь стал "королем на именинах" - с личным транспортом. Этот "цундап" проходил по любой грязи лучше, чем американский "виллис".
…
Весь отряд ушел вперед, а я, один, с пистолетом в руке, пошел по дороге. Подхожу к мосту через реку, и чувствую чей-то взгляд, явно ощущаю, что кто-то на меня смотрит. Впервые на войне мне стало страшно, именно в эти минуты, Я прошел через мост, а потом меня догнал "студебеккер" с нашими бойцами, в кузове шесть пленных немцев. Спрашиваю: "Немцев в Зуе выловили?" - "Нет, тут совсем рядом взяли, под мостом поймали"… И почему эти немцы меня на мосту не убили, ведь я же шел совсем один?...
…
Я своими глазами видел как пытались взять Сапун - гору фактически сходу, еще в двадцатых числах апреля. Пригнали несколько батальонов штрафников, послали бедолаг в атаку на Сапун -гору, а немцы их полностью истребили за первые десять минут боя, а потом нам сказали, что это не штурм был, а так, просто "разведка боем", но все знали, что эта была самая, что ни на есть, попытка прорваться к Севастополю.
..
И что получилось. Веду колонну танков к Севастополю, на пути татарская деревня. Спрашиваю у одного местного жителя дорогу, как лучше и быстрее проехать, он мне рукой показывает направление. И надо было его взять с собой, посадить в коляску мотоцикла, а я этого не сделал. Поехали дальше, а эта "дорога" постепенно переходит в узкую горную тропу… За моей спиной батальон танков, которым там не развернуться, а за задержку с выводом колонны в указанную точку, на исходные позиции, меня запросто могли отдать под трибунал… Но тогда все обошлось… Захватываем другую татарскую деревню, где танкисты поймали не успевшего сбежать местного полицая и сразу его повесили на столбе, а утром проснулись, а в петле вместо трупа полицая уже висит наш боец… Из Севастополя 202-ую бригаду отвели на отдых в татарское село, нас распределили на постой по домам, и я попал на ночевку в дом к одному старику - татарину, который выглядел славным человеком, обычным сельским тружеником. Старик накормил нас от всей души, показывал фотографию своего сына, который служил еще до войны матросом на Балтийском флоте. Утром просыпаюсь, слышу, как корова мычит, а в доме никого нет. Оказывается, ночью всех татар из села выселили пограничники, а я даже на шум не проснулся…
…
Я стараюсь выразить свое личное мнение беспристрастно, не оглядываясь на свой "печальный опыт общения с комиссарами", с такими типами, как Черный, Костенко и Калугин, но хоть бы раз кто-то из политруков в своих "беседах" с танкистами прямо и открыто сказал: "Мы воюем с сильным, хорошо подготовленным, стойким, опытным и жестоким врагом…", так нет, им такие слова нельзя было произносить, во всех этих политбеседах обязательно присутствовали нотки "шапкозакидательства", мол, немцы все "дебилы и недоноски", да мы их в следующий раз одной левой и так сделаем и этак, под "руководством великого мудрого вождя всех народов"…
…
Г.К. - Какие фронтовые эпизоды Вам тяжелее всего вспоминать?
А.Б. - Есть два эпизода, которые, как не стараюсь, а забыть не получается.
Один раз в наступлении мы прорвались вперед и отрезали от передовой и от немцев примерно 200 человек, мадьяров ( то, что это были мадьяры, а не немцы, мы узнали уже после боя, когда выяснилось, что на этом участке у немцев в обороне стоял венгерский полк).
Мы остановили свои танки перед толпой окруженных, думали, что, находясь в безвыходной ситуации, они поднимут руки вверх. У них был шанс сложить оружие, сдаться в плен и остаться в живых, но мадьяры, имея только стрелковое оружие, разъяренные, выкрикивая какие-то ругательства и потрясая кулаками, кинулись прямо на наши танки, на верную смерть. И мы начали их давить танками, расстреливать из пулеметов… Никто из мадьяр не смог уйти …
Но смотреть на то месиво, на то, что там от них осталось…- было страшно…
И иногда эта предельно кровавая картина встает перед моими глазами…
Но весь ужас, вся трагедия войны для меня воплощена в другом фронтовом эпизоде …
В ноябре сорок второго года роте приказали атаковать какую-то деревню, на исходный рубеж для атаки вела только одна лесная дорога. И когда мы выехали из леса, то перед нами была большая поляна, метров 500 в ширину и в длину, и вся эта поляна, как камнями, как мостовая булыжником, была сплошь устлана трупами наших солдат. Шинели, припорошенные снегом…Слева и справа от нас был сплошной лес, эту поляну никак не обойти... Ротный, старший лейтенант Фомин, находившийся в головном танке, после недолгой паузы отдал приказ: "За мной, точно по моей колее, по одному танку. Вперед!". Мы пошли в атаку по трупам…
- Страница для печати
- Войдите на сайт для отправки комментариев